Не проходит и полгода, как либо сам флагманский коллектив, либо его отдельные участники посещают Россию, где с давних пор сосредоточен немалый процент мирового фан-клуба группы. В пятницу, 18 декабря, в Московском международном доме музыки Гиллан выступит с необычной программой: в первом отделении концерта он будет исполнять классические произведения при поддержке Симфонического оркестра академической капеллы Санкт-Петербурга. «Тест драйв» для легендарного голоса Гиллана плавно перетечет в исполнение золотых хитов Deep Purple. В преддверии пятничного выступления с Иэном Гилланом беседует корреспондент «Газеты» Феликс Сандалов.

  В Россию вы прибываете после визита вашего коллеги по Deep Purple Джона Лорда, давшего здесь концерт с симфоническим оркестром в октябре. И раз вы тоже будете выступать при поддержке оркестра, то не испытываете ли вы страха перед стилистическими совпадениями? В чем вообще различие между вашим подходом к оркестровой музыке и манерой Лорда?

  Могу вас заверить, что совпадений не будет. Хоть методы таких выступлений в целом схожи, но совершенно различны наши цели. Джон — прекрасный знаток симфонической музыки, он специально пишет целые произведения для оркестра, это — страсть всей его жизни и это было понятно еще тогда, когда он играл в Deep Purple.

  Мой же подход ближе к эстетике фьюжн: попытка остаться на территории рок-музыки без радикального ухода в сторону классики, но используя при этом выразительные средства оркестра. Не вижу причины выводить оркестр в этом случае на первый план: я бы мог играть и с джаз-бандом. Музыку Deep Purple можно раскрывать с самых разных сторон, в ней достаточно мелодических и ритмических нюансов, которые всегда интересно интерпретировать в другом музыкальном контексте.

  Выступления с оркестром давно уже стали общим местом в рок-музыке и, как показывает опыт таких предприятий, две разные музыкальные культуры сложно объединить, не теряя их первоначальных качеств — экспрессии рока и торжественности оркестра. Как вам удается избежать таких ошибок?

  Да, вы правы: зачастую материал, записанный с оркестром, сильно уступает оригинальным версиям песен, но мы делаем это именно потому, что это сложно и очень интересно. Конечно, иногда ничего не получается и мы повторяем распространенные ошибки, но, во-первых, у меня уже есть некоторый опыт в этой области, а во-вторых, порой результат превосходит все ожидания.

  Материал, созданный Deep Purple,— это огромное поле для работы, и никто не знает, сколько еще открытий нас ждет. Одна из главных проблем лежит в сути самого оркестра: в нем могут состоять полсотни музыкантов, с каждым из которых нужно найти общий язык, но на выходе даже такой огромный коллектив все равно звучит не так громко и напористо, как традиционная рок-группа. Поэтому я склонен считать такие выступления камерными. Я бы не смог играть с оркестром на стадионе — это совершенно другая эстетика со своими правилами.

  На вашем последнем альбоме «One Eye To Morocco» в композиции «Change My Ways» вы поете, что холодная война закончилась, но началась война «горячая». Что вы имели в виду?

   Понимаете, я вырос во времена противостояния США и СССР, и пусть это соперничество осталось позади, в мире по-прежнему много нерешенных проблем. Соревнование холодной войны заменили глобальное потепление и экологические катастрофы, но в этот раз наш единственный противник — это мы сами. Невозможно сражаться с природой, это же чистый абсурд! Но тем не менее человечество только этим и занимается. Кроме того, в «Change My Ways» я хотел донести мысль, что вся жизнь — это бесконечная череда конфликтов, и в этой борьбе человек обретает самого себя.

  Что касается холодной войны, то тогда весь мир жил в страхе глобального уничтожения человечества. События тех лет ярко отпечатались в моей памяти, их просто невозможно забыть. Это был не просто политический конфликт, а столкновение разных философий, и судьба мира находилась в руках малой группы людей, вольных в любой момент оборвать историю человечества. С возрастом я пришел к выводу, что инстинкт самосохранения и тяга к превосходству — это два незыблемых принципа существования нашей цивилизации, но при этом они противоречат друг другу. И если тяга к превосходству возьмет верх, то мы все обречены.

   Многие историки склонны считать, что в расшатывании идеологии в СССР и в последующем распаде страны немалую роль сыграл нарастающей интерес граждан страны к американской культуре, в том числе и к рок-музыке. Вы возьмете на себя ответственность за развал Советского Союза?

  Ни в коем случае! (Смеется.) По правде сказать, мы не имели ни малейшего представления, что наши пластинки слушают в Советском Союзе. Мы не записывали никаких специальных песен для российской аудитории, даже мысли такой не было!

   У всех нас был искусственный образ советского человека, целиком выстроенный пропагандой в прессе и на ТВ. Такой человек не мог слушать рок и западную музыку в целом! Но, думаю, все понимали, что на деле все обстоит по-другому.

   Я чувствовал, что где-то в СССР должны быть представители молодого поколения, которые понимают, что курс на антагонизм ведет мир к гибели и что так не может продолжаться вечно. Но я бы не стал придавать музыке решающего значения. СССР проиграл в холодной войне потому, что просто не мог уже продолжать гонку вооружений из-за серьезных проблем со средствами.

   Любопытно, что теперь, спустя 20 лет, настал черед США признать свое банкротство. Но не думаю, что это приведет к коренным изменениям в устройстве мира: сменятся полюса, но принцип останется тот же. Власть всегда заинтересована в наличии врагов, на которых можно списать множество своих неудач. Так что рано или поздно все начнется сначала.

   Если сравнивать современную популярную музыку и эпохальные записи 70–80-х годов, то можно заметить, что многие молодые артисты уходят в формальный поиск, обожествляя технические новинки, например специальные программы, корректирующие погрешностивокала. Что вы думаете по этому поводу?

  (Мрачно.) Все кончилось. Рок-музыка потеряла свою натуральность, теперь это просто какие-то консервы. Ими можно утолить голод, но невозможно полноценно питаться. Когда ты поешь вживую, ты переживаешь каждое слово, каждую ноту. Сегодня вечером у меня будет выступление, и я, как и прежде, чувствую невероятное волнение — могут ли сказать то же самое те, кто скрывает свои умения за искусственным звуком? Я поражен тем, как легко, оказывается, можно обмануть слушателя — ведь миллионы людей поклоняются таким «певцам».

  И смерть рок-музыки, о которой столько говорят,— это на самом деле не такое уж плохое явление. Если что-то умирает, это говорит о том, что оно по крайней мере жило. Только пластмассовые цветы никогда не вянут.

СПРАВКА ГАЗЕТЫ

  Хотя историю Deep Purple принято измерять вехами — переменами в составе группы, но канонический ее состав — это тот, про который принято говорить «с Гилланом».

  Действительно, лучшие этапы в долгой истории «темно-пурпурных» связаны с этим вокалистом.

  Именно в это время группа записала свои самые известные альбомы «In Rock», «Fireball», «Machine Head» и «Perfect Strаngers», один из самых ярких «альбомов-камбэков» в истории рока. В 1974 году Гиллан покидает коллектив из-за разногласий с гитаристом Ричи Блэкмором, затем эта же история повторилась 16 лет спустя. В отрыве от группы Гиллан записывает множество сольных альбомов, тяготеющих к джаз-року, пробует себя в качестве вокалиста у первопроходцев хеви-метал Black Sabbath и успешно борется с проблемами с голосом. С 1984 года и по сей день Иэн поет в Deep Purple, воссоединившейся в своем классическом составе. В уходящем году Гиллан выпустил экспериментальный сольный альбом «One Eye To Morocco».

Статья опубликована в издании "Газета", № 238 от 17 декабря 2009